Пылающий остров - Страница 84

— Но ведь вы же не могли тогда воевать! — протестующе воскликнула Марина.

— Конечно, не мог, — с улыбкой согласился ее спутник и продолжал:

— Когда в крепости все полегло, что могло упасть, гитлеровцы пошли на штурм разбитых камней, но… развалины ожили. Наши успели организоваться. Нашлись смельчаки командиры, которые не растерялись, собрали около себя всех, кто мог держать оружие, и дали врагу отпор. Ворвавшиеся во двор враги были перебиты. А какие это были отменные солдаты! Рослые, кровь с молоком! Отважные, наглые, самоуверенные, прошедшие коваными сапогами по всей покоренной Европе.

— Значит, все-таки крепостные склады помогли?

— Увы, мало. Большая их часть была уничтожена немецкой артиллерией и самолетами, к другим нельзя было пробраться. Основными поставщиками оружия защитникам крепости стали сами гитлеровцы.

— Вот как?

— Да. Я вам говорил, что весь двор был завален их телами. Земляные валы тоже. Наши проползали между трупами и забирали оружие и боеприпасы. И фляжки с водой или водкой. Так началось сопротивление, сопротивление, которое поставило немецкое командование в тупик. Их расчеты на молниеносную войну, преимущество в силе, вооружении, технике, их расчеты на внезапность дали первую трещину именно здесь. Гитлеровские войска прорвались к Минску, взяли его, захватили Смоленск, даже Можайск и кричали уже о взятии Москвы, а Брестская крепость, которая даже и не крепость-то с военной точки зрения, все еще не была полностью взята. Гитлеровцы бесновались. Сначала они строго приказывали защитникам крепости капитулировать, обещая им жизнь (только жизнь!). Потом громкоговорители начинали свой крик со слов: «Доблестные защитники крепости!» Им предлагали сдаться под всевозможные гарантии, уверяя в бесполезности дальнейшего сопротивления, поскольку германские войска «вступают в Москву».

— Они лгали!

— Лгали и даже самим себе, старались уверить, что конец войны близок. А засевшие в развалинах защитники крепости не верили гитлеровцам, зато верили в то, что победа будет за нами, советские войска вернутся и изгонят захватчиков.

— Наших поддерживали здесь с фронта? Бросали с самолетов оружие, снаряжение, продовольствие? Как партизанам?

— В том-то и беда, что нет. Никто из военачальников Красной Армии не подозревал, что гарнизон Брестской крепости, впрочем, как я говорил, гарнизона в ней как такового не было, сопротивляется. Всякая радиосвязь была нарушена. Передатчик был уничтожен бомбежкой, в приемниках сели батареи.

И они пошли в подвалы, в мрачные полутемные помещения. Сводчатые потолки и толстенные стены с нишами были испещрены выбоинами от пуль и осколков.

— В этих казематах шла затянувшаяся оборона. Гитлеровцы не смели сюда и носа сунуть. И они выжигали храбрецов огнеметами. Посмотрите — кирпичи оплавлены. Со сводов капал шлак. Ожоги не заживали. У меня до сих пор сохранился шрам. — И он засучил рукав.

— Зачем вы меня разыгрывайте? — почти со слезами в голосе воскликнула Марина.

— Опять зачем? Если хотите знать, то мне тогда было пять лет. Но я ничего не забыл. Ничего! Не забыл, как нам, малышам, давали пить. Только нам. Воды не было. Чтобы зачерпнуть из речки фляжку, смельчаки платили жизнью. Вот здесь в полу копали колодец. На дне его, помню, скоплялась лужица. Стакан в час. Эту воду давали только нам, малышам, и пулеметам. И — вы знаете? — люди выдерживали ад бомбежек, а от жажды сходили с ума, но на воду, предназначенную детям и пулеметам, не покушались. А вот в этом каземате лежали раненые. Их нечем было перевязывать, нечем было лечить. Кто мог, «лечил» себя гранатами.

— Как так?

— Обвязывался гранатами и пола к гитлеровцам, чтобы взорваться вместе с ними.

— Но как, как вы-то выжили?

— Наши матери и старшие сестры сражались рядом с мужчинами; гитлеровцы уверяли, будто крепость обороняет «женский батальон». И даже дети, конечно, кто постарше меня был, тоже сражались, стреляли, подавали патроны, кидались в ноги во время рукопашных. И все-таки есть и пить всем было нечего. И нас отослали в плен. Я покажу вам наверху, куда и как мы шли. Матери вели за руки или несли истощенных малышей. Я шел один…

— Почему один? — Марина взволнованно смотрела на еще совсем недавно чужого, постороннего человека, а теперь вдруг ставшего ей словно давно знакомым. Ей хотелось узнать о нем все, взять за руку, мягко расспросить.

— Отец и мать мои остались здесь. Отец был командиром, мать — санинструктором, ухаживала за ранеными. Вот идите сюда. Здесь есть надписи. Одну я отыскал, которую считаю своей, хотя она без подписи.

Марина разглядывала нацарапанные на штукатурке корявые буквы: «Нас было трое… и мы дали клятву — не уйдем отсюда…», «Умираю, но не сдаюсь. Прощай, Родина!»

Надписи эти были в разных местах, но спутник Марины точно знал где. Но самую заветную «его надпись» он показал Марине в темном подвале, куда нужно было пробираться на коленях. Очевидно, туристы сюда не заглядывали. Прочесть написанное можно было, лишь осветив часть стены электрическим фонариком, который, видимо, для этой цели был припасен. Марина прочитала: «Дима, будь достойным…» — и больше ничего.

— Почему это вам? Вы — Вадим?

— Нет, Дмитрий. Но не обо мне речь.

— А о ком?

— О тех, кто продержался здесь без еды, питья, без боеприпасов, кто давал бой, последний свой бой гитлеровцам и через месяц после начала осады, и даже спустя десять месяцев, в течение которых гитлеровцы воображали себя хозяевами крепости, устроив в ней встречу Гитлера с Муссолини. Но солдаты, наученные горьким опытом, боялись привидений с автоматами, живших в мертвых камнях. Солдатам казалось, что с ними воюют духи, то есть мертвые, И это была правда. Последний «мертвый», как рассказывают, оставшись без патронов, похожий на бородатый скелет с отпущенными седыми волосами вышел на солнце, от которого отвык, и упал перед ошеломленными автоматчиками мертвым. В суеверном ужасе они утверждали, что, стреляя только что по ним, он уже был мертвецом. И они назвали Брестскую крепость «крепостью духа». И правильно назвали. Крепость духа! Ее защитники не сдавались в плен, в плен их не брали, в плен уносили беспамятных, почти мертвых…