Пылающий остров - Страница 74

И тотчас по требованию Бернштейна на яхте был объявлен аврал. Матросы и боцман носились по палубе как сумасшедшие. Профессор подгонял их, удивляя своей придирчивой энергией и Ганса Шютте, и Тросса.

Дядя Эд, выполняя указание руководителей экспедиции, безжалостно загружал работой моряков.

На берег доставили какие-то приборы, соединили их проводами.

С яхты виднелась маленькая фигурка лохматого человека в противогазе, бегающего по скалистому берегу.

— Сколько я ни верчусь около господ ученых, никак не могу понять,

— ворчал Ганс Шютте. — Только подумаешь, что добрался смекалкой до их рычагов управления, ан нет! Выкинут тут такое, что и во сне не увидишь.

— Думаю, что видеть сны сейчас нам с вами, Ганс, неуместно, — заметил Тросс.

— Я и то так думаю, но спать смерть как хочется.

— Давайте установим дежурства. Сменяемся через каждые два часа, — предложил Тросс.

Ганс Шютте охотно согласился.

Матросы волокли по палубе какой-то тяжелый прибор. Подъемная стрела должна была подхватить его и перенести в ожидавший внизу катер.

Если Шютте и Тросс выходили на палубу по очереди, то профессор отдыха не знал и не давал его никому из своих помощников. Дядя Эд поминал всех морских чертей. Матросы изнемогали.

Профессор чуть успокоился только да следующий день к вечеру.

Моряки полегли замертво, засыпали где попало, не только в кубрике, но и в шлюпках у бортов, на связках канатов, у лебедок.

Но Бернштейн не уснул.

Он медленно бродил по палубе и выстукивал костяшками пальцев дробь о невидимые преграды.

Перед утром он постучал в иллюминатор каюты Тросса. Тот словно и не спал и вышел к нему свежий, бодрый, в вычищенном и отглаженном белоснежном костюме.

— Прошу извинить меня, мистер Тросс, если я недостаточно учтив, вызывая вас на палубу в столь ранний час.

— Я рад побыть с вами наедине, профессор, — ответил Тросс.

— Вот именно наедине. Я слышал храп герра Шютте и потому постучал в вашу каюту. Экипаж весь спит. Даже боцмана нет на мостике. Нам не помешают.

— Я не знаю, кто мог бы нам помешать.

— Я хочу проститься с вами, мистер Тросс. Вы были крайне симпатичны мне, какое бы место около Вельта вы ни занимали.

— Все мы занимаем около него какие-то места, — неопределенно отозвался Тросс. — Но почему проститься, проф? Я не вполне вас понимаю.

— И не надо, не надо понимать. Я хотел, но не смог вам довериться. А теперь хочу взять с вас слово. Вы отвечаете передо мной за жизнь всех, кто останется на яхте.

— Останется? Разве кто-то должен сойти, на, берег?

— Да, кто-то… сейчас неважно кто. Я хочу взять с вас слово.

— Я охотно вам его дам. Но может быть, вы объяснитесь?

— Отчасти. Только отчасти, мистер Тросс. Дело в том, что ваш поэт, о котором вы вспоминали на Аппалачах, кажется, был прав. Хотя одновременно и не прав! Не закат, а рассвет!..

— То есть?

— В сто тысяч солнц рассвет пылал! То есть запылает! И вот тогда… тогда, чего бы вам это ни стоило, выводите яхту в океан, спасите людей, всех до единого.

— Профессор, вы внушаете мне тревогу, я вынужден буду установить за вами особое наблюдение.

— Вы хотите сказать, что не пустите меня в шлюпку?

— Я постараюсь вас отговорить.

— Отговорить от чего? От выполнения данных мне Вельтом поручений?

— повысил голос профессор.

— Нет. От этого я не имею права вас отговаривать.

— Тогда не препятствуйте мне. Запомните все, что я вам сказал.

— Верьте, уж я-то не забуду.

— И скоро рассвет?

— Должно быть, через час.

— Тогда мне пора. Я проведу решающий опыт один. Я посвящаю этот опыт мистеру Вельту, так и передайте ему вместе с моим письмом. Оно у герра Шютте. Теперь идите к себе, оставьте меня одного. Все, сэр.

Тросс сразу же пошел будить Ганса Шютте, чтобы скорее узнать содержание письма Бернштейна.

Но Шютте на стук не отзывался.

И когда Тросс наконец попросту взломал дверь к нему в каюту, тот долго сидел на койке, не в состоянии что-либо понять. Это промедление стоило миру неисчислимых бед…

Тросс буквально силой вырвал у Шютте злополучное письмо, которому тот не придал никакого значения.

Бернштейн встречал зловещий фиолетовый восход солнца, стоя на капитанском мостике яхты. Измученная команда спала.

Профессор медленно прохаживался взад и вперед. Одну руку он заложил за спину, другой нервно постукивал по перилам. Он ждал, когда покажется солнце: ему нужен был дневной свет.

Угрюмые скалы рыжевато-фиолетовым кольцом зажали бухту, вода которой казалась тяжелой и маслянистой. Колючий ветер разогнал вчерашнюю вату и очистил небо.

Профессор, который от природы был дальтоником, не мог бы точно сказать, где синь неба переходит в фиолетовый оттенок воздуха над Аренидой. Кстати, он и не смотрел на небо. Профессор интересовался только тем, когда станет светло.

В каменной чаше было еще темно, как за ставнями, но высоко в облаках уже розовел день.

Профессор крадучись прошел по палубе и спустился по трапу в шлюпку, долго отыскивая ногой, куда можно ступить. В шлюпке оказалось только одно весло, но профессор не стал искать другого и поплыл с одним.

Он неумело хлопал веслом по воде, перекладывая его из одной уключины в другую; шлюпка его долго и бессмысленно вертелась на одном месте. Он достиг наконец берега, но совсем не там, где хотел.

Вышедший из камбуза кок видел силуэт человека с растрепанной шевелюрой, идущего по берегу и размахивающего рукой.